Я так приступаю к решенью задачи, 
как будто конца и ответа не знаю. 
Протёртые окна бревенчатой дачи 
раскрыты навстречу московскому маю. 

Солнце лежит на высоком крылечке, 
девочка с книгой сидит на пороге. 

«На речке, на речке, 
на том бережочке, 
мыла Марусенька белые ноги...» 

И словно пронизана песенка эта 
журчанием речки и смехом Маруси, 
окрашена небом и солнцем прогрета... 

«Плыли к Марусеньке 
серые гуси...» 

Отбросила книгу, вокруг поглядела. 
Над медными соснами солнце в зените... 
Откинула голову, песню допела: 

«Вы, гуси, летите, 
воды не мутите...» 

Бывают на свете такие мгновенья, 
такое мерцание солнечных пятен, 
когда до конца изчезают сомненья 
и кажется: мир абсолютно понятен. 
И жизнь твоя будет отныне прекрасна - 
и это навек, и не будет иначе. 
Всё в мире устроено прочно и ясно - 
для счастья, для радости, для удачи. 
Особенно это бывает в начале 
дороги, когда тебе лет ещё мало 
и если и были какие печали, 
то грозного горя ещё не бывало. 
Всё в мире открыто глазам человека, 
Он гордо стоит у высокого входа. 
...Почти середина двадцатого века. 
Весна девятьсот сорок первого года. 
Она начиналась экзаменом школьным, 
тревогой неясною и дорогою, 
манила на волю мячом волейбольным, 
игрою реки, тополиной пургою. 

Московские неповторимые вёсны. 
Лесное дыхание хвои и влаги. 
...Район Тимирязевки, медные сосны, 
белья на верёвках весёлые флаги. 
Как мудро, что люди не знают заране 
того, что стоит неуклонно пред ними. 
- Как звать тебя, девочка? 
- Зоей. 
- А Таня? 
- Да, есть и такое хорошее имя. 

Ну что же, поскольку в моей это власти 
тебя отыскать в этой солнечной даче, 
мне хочется верить, что ждёт тебя счастье, 
и я не желаю, чтоб было иначе. 
В сияющей рамке зелёного зноя, 
на цыпочки приподымаясь немножко, 
выходит семнадцатилетняя Зоя, 
московская школьница-длинноножка.