Годы учёбы

Родом из обедневших дворян. Отец - страховой агент. Родители оказали большое влияние на развитие личности будущего поэта. Рано лишившись матери, Асеев воспитывался у деда - помещика и страстного любителя русского фольклора. Окончив Курское реальное училище (1907), поступил в Московский коммерческий институт (1908-10), затем перешёл в Харьковский университет; одно время был вольнослушателем Московского университета (историко-филологический факультет).

«Выученик символистов»

С 1908 печатался в журнале «Весна», в 1912-14 - в журналах «Заветы», «Новый журнал для всех», «Проталинка», в альманахе «Первоцвет». Непродолжительное время был секретарём в журнале «Русский архив».

На раннее творчество поэта оказали влияние символисты, прежде всего К. Д. Бальмонт, а также немецкие романтики (Э. Т. А. Гофман). Был знаком с В. Я. Брюсовым, Вяч. И. Ивановым, С. П. Бобровым. «Выученик символистов, отталкивавшийся от них, как ребёнок отталкивается от стены, держась за которую он учится ходить» - писал о себе Асеев в книге «Проза поэта» (1930).

Несамостоятельность первых публикаций (1911) позволила поэту В. Шершеневичу назвать их «символической дешёвкой». Но книги «Ночная флейта» (1914) и особенно «Оксана» (1916), посвящённая Ксении Синяковой - красвице-жене поэта (с 1917) и единственной спутнице всей его жизни, свидетельствовали о незаурядном поэтическом даре Асеева. «...Среди молодёжи..., возводившей косноязычие в добродетель и оригинальной поневоле, только двое, Асеев и Цветаева, выражались по-человечески» - писал позже Б. Л. Пастернак. Вместе с Пастернаком входил в близкую к футуристам группу «Центрифуга».

Маяковский и Хлебников в жизни Асеева

Во время Первой мировой войны в 1915 был призван в армию, служил в запасном полку в Мариуполе; освобождён от службы в связи с открывшимся туберкулёзом, но в феврале 1917, несмотря на болезнь, был призван вновь. Служил в пехотном запасном полку в Гайсине, где был избран в Совет солдатских депутатов. Направленный в юнкерское училище, он вместе с женой уехал (вернее, сбежал) во Владивосток, где примкнул к футуристической группе «Творчество». Работал в советских учреждениях, в 1918 читал лекции о новейших русских поэтах в Японии. В 1922 вернулся в Москву. В это время им была создана поэма «Будённый» . Большой популярностью стали пользоваться песни композитора А. А. Давиденко, написанные на стихи Асеева: «Конная Будённого» , «Первая конная» , «Винтовочка» .

В 1923 вошёл в ЛЕФ - литературную группу, возглавляемую В. В. Маяковским. Дружба с Маяковским, с которым Асеев познакомился, скорее всего, в 1914 изменила не только его поэтическую манеру, но и саму жизнь. Он стал как бы «тенью» великого поэта, хотя ни мироощущением своим, ни песенным складом, ни прозрачностью стиха не был близок громоподобномуМаяковскому. Велимир Хлебников, чьё словотворчество родственно русскому фольклору, был ему гораздо ближе. В«Лирическом отступлении» (1924) и «Синих гусарах» (1926), поэтических вершинах Асеева, особенно выразительна звукопись; хотя Асеев заявлял, что он «лирик по складу души, по самой строчечной сути», лирика в этих вещах приглушена, звук явно сильнее мысли и чувства.

После самоубийства Маяковского Асеев одно время выдвигался властью на роль первого поэта, получил за поэму «Маяковский начинается» (1940) Сталинскую (Государственную) премию (1941). Но по мере того как советская эпоха теряла внешние бодряческие черты, интерес к Асееву падал. При жизни он выпустил около 80 книг, в том числе несколько эссеистических, в которых проявил себя тонким ценителем стихов. В последнем прижизненном сборнике «Лад» (1961) отказался от новаторской формы стиха.

Помимо поэзии, Асеев страстно увлекался картами и бегами.

В. Н. Корнилов

Энциклопедия КМ, 2000 (CD)

АСЕЕВ Николай Николаевич [1889–] - современный русский поэт. В войну 1914–1918 мобилизован. После Октябрьской революции живёт во Владивостоке, работает на бирже труда, затем в полулегальной советской газете, печатает там антиинтервенционистские политические фельетоны, в то же время организует литературное общество «Балаганчик», преследующее чисто богемные цели. Вернувшись в Москву, Асеев стал одним из виднейших поэтов и теоретиков «Лефа».

Асеев дебютировал книжкой стихов в 1914. Вот как Асеев рисует свой предреволюционный облик: «я, двадцатисемилетний поэт, выученик символистов... я, увлекавшийся переводами Маллармэ, Верлена и Вьеле Гриффена, благоговевший перед Теодором Амедеем Гофманом, восторженно носивший в сердце силу и выдержку горестной судьбы Оскара Уайльда, одним словом, я - рафинированный интеллигент». В первых же книгах Асеев выступил как типичный декадент-романтик. Асеев примкнул к группе С. Боброва «Центрифуга», пытавшейся сочетать классическую «чистую» лирику с техническими завоеваниями молодого ещё тогда кубо-футуризма.

Богемный характер творчества молодого Асеева быть может ярче всего сказался в образах «Океании» (небоночное кафе, полуголая луна, возлежащая на синей покатой софе, дежурящая звезда, подающая устриц) или «Нового утра» (курят ангелы сигары, вчерашняя ночь - старая кокотка). Асеев презирал трезвенно-меркантильный мир. Ему казалось, что «мир - только страшная морда», он мечтал с любимой «из мира убежать», «чтобы вечно не встречаться ни друзьям, ни домочадцам». Он скорбел, что «жизнь осыпается пачками рублей». Он провозглашал свою особность, свою несвязанность с миром меркантильного мещанства - «меня не заманишь ты в клерки». И войну 1914–1918 Асеев радостно воспринял как грандиозное крушение устоявшегося мещанского уклада («Время Европу расшвырять. Пусть рушатся камни зданий в огне, пусть исказится за чертою черта поношенной морды мира»). В дореволюционных стихах Асеева, кроме всего этого, чувствовалась романтика запорожских песен («Песни сотен», «Песня Ондрия» ), образы русских сказок («Ещё! Исковерканный страхом» ), славянская мифология («Над Гоплой» ). Эти элементы, усилившиеся под бесспорным влиянием В. Хлебникова, окрасили в свои цвета на первых порах и асеевское восприятие революции. Он славит из Владивостока Советскую Россию («Россия издали») в деревенских образах: лён, синь, чёрные пашни, ковыли, черешни, зеленя, покос. Ещё до революции Асеев провидел «судьбу грядущую свою, протоптанную Пугачёвым», а в торжествующей революции Асеев разглядел «Степана Тимофеевича». В этом стилизованном и бунтарском восприятии революции сказался восторг индивидуалиста из богемы, дождавшегося крушения ненавистного ему мещанского уклада. Вот как Асеев рисует своё послеоктябрьское настроение: «Старая культура отгремела за плечами, как ушедшая туча. Возврата к ней для меня, недостаточно приросшего к ней, недостаточно пустившего в неё корни, быть не могло; на моих чувствах и мыслях не были ещё набиты мозоли привычек. И радость от изменения поношенных черт мирового лица несла меня в сторону нового. Это новое не было миросозерцанием. Оно для меня, да и для большинства окружавших, скорее было выходом из старого, возможностью, предощущением, тем, что выражалось в коротеньком определении «хуже не будет», определении, ставившем многих на невозвратный путь».

Это восприятие революции со стороны стихийного разгрома мещанского уклада выразилось в большой силе ненависти к реакционной обывательщине («Мы пели песни» ) и в значительной беспомощности при выявлении положительных стремлений революции (стёршиеся штампы - правда, кривда, свобода, народ, враги народа и т. д.).

С переездом в Москву - центр пролетарской революции - Асеев сумел разглядеть и иные стороны революционной борьбы, революционных сдвигов. Ещё до 1917 в стихотворении Асеева «Заржавленная лира» встречается «завод стальных гибчайших песен», но там - это случайная ассоциация, не связанная ни с мироощущением автора, ни с тематикой, ни с системой образов. Но этот случайный старый мотив развёртывается в целую программу в прекрасном стихотворении «О нём». «О нём» и «Гастев» означали конец восприятия Октябрьской революции как новой разиновщины и начало творческого приближения к подлинно пролетарскому, индустриальному Октябрю. Асееву, как и его «стальному соловью», захотелось в одно ярмо «с гудящими всласть заводами». Асеев приветствует Гастева, как «Овидия горняков, шахтёров, слесарей». Асеев сознаёт огромную разницу между своим мировосприятием и мировосприятием пролетарского авангарда («Мы - мещане. Стоит ли стараться, из подвалов наших, из мансард, мукой бесконечных операций нарезать эпоху на сердца?»), но в то же время провозглашает: «Нет. Никто б не мог меня поссорить с будущим, зовущим за собой».

На этом третьем этапе своего творчества (первый - 1912–1917, второй - 1918–1922, третий - 1923 и дальше) Асеев выступает как романтик, преданный делу пролетарской революции, но задыхающийся в революционных буднях. Асееву кажется, что «стало - очень похоже на прежнюю канитель», он с ужасом слышит, «как томно скулит Травиата со всех бесконечных эстрад». Поэта пугает не кажущееся или действительное наступление антипролетарских социальных сил, а цепкость мещанских бытовых навыков и старой эстетики. Богемные корни этого - в большей мере эстетического и бытового, чем политического - подхода к революционным будням - очевидны. Поэма «Лирическое отступление» особенно характерна для Асеева последнего периода. Призывы быть на-чеку против вкрадчивых, внешне-лойяльных, идущих не штурмом, а тихой сапой, врагов, неискоренимая, органическая ненависть к варварству мещанского быта, калечащего и грязнящего всякое сильное чувство, всякое человеческое переживание, - таковы сильные стороны поэмы. Явная переоценка эстетических и бытовых моментов, отчаяние, ощущение, что «день революции сгаснет в неясном рассветном бреду», что «крашено рыжим цветом, а не красным - время», - таковы её вывихи. Но в другой поэме, «Свердловская буря» , Асеев разглядел то, чего не заметил в «Лирическом отступлении»: «проросший сквозь нэп строевой молодняк», который «не сдастся на милость врага» и «прождёт - пока не избудем буден». К числу лучших стихотворений Асеева за последние годы, кроме названных, принадлежат: поэма «Чёрный принц» , «Русская сказка» , «Синие гусары» и т. д.

Асеев - один из лучших современных мастеров стиха. Асеев напевнее и лиричнее Маяковского, хотя нередко пользуется ораторским синтаксисом и лозунговостью последнего. Сам Асеев говорит о своих стихах как «о напеве» («Полярное путешествие» ), а «Свердловскую бурю» начинает признанием: «Я лирик по складу своей души, по самой строчечной сути».

Первый значительный опыт Асеева в области стихотворного повествования - поэма «Семён Проскаков» , созданная к десятилетию Октябрьской революции и разработавшая подлинную биографию пролетария-партизана, героя гражданской войны. «Семён Проскаков» - шаг вперёд к овладению конкретным революционным материалом. И это повествование Асеева насквозь лирично.

Для стиха Асеева характерна «установка на звук и ритм» (И. Аксенов). Асеев любит «звуковые повторы внутри фразы, доходящие до почти полного совпадения звуков слов, близких одно к другому» (Г. Горбачёв). Подобно Б. Пастернаку, Асеев охотно сближает в стихе слова по звуковым ассоциациям: «Я запретил бы «Продажу овса и сена»... Ведь это пахнет убийством отца и сына», «Матерой материк», «Солнце опалом на пальце», «Стекало с стекольных», «Тебе бы не повесть, а поезд, тебе б не рассказ, а раскат» и т. д. Редкое звуковое мастерство Асеева хранит однако отпечаток декадентского прошлого. Чрезмерная изощрённость звукового строя стихотворений Асеева нередко противоречит их идейному и эмоциональному содержанию, нередко затемняет смысл, делая целые строфы непонятными. Эти недостатки свойственны даже агитационным стихотворениям Асеева. Искусственность эта особенно явственна в рифмах Асеева. Декадентски футуристический формализм приводит порою к совершенно нестерпимым срывам. Таков размен революционной трагедии на дешёвые аллитерации в стихотворении «Тайга» («Тебя расстреляли, меня - расстреляли, и выстрелов трели ударились в дали, а даль растерялась - растрелилась даль»).

Трагедия Асеева - трагедия литературного попутчика, искренне рвущегося к революции, но отягощённого богемно-футуристическим прошлым.

Библиография: I. Ночная флейта, М., 1914; Зор, М., 1914; Ой кониндан окейн, М., 1915; Океания, М., 1916; Бомба, Владивосток, 1921; Стальной соловей, М., 1922; Софрон на фронте, М., 1922; Будённый, М., 1923; Совет ветров, М., 1923, Избрань, М., 1923; Октябрьские песни, М., 1925; Поэмы, М. - Л., 1925; Самое лучшее, М., 1926; Изморозь, М. - Л., 1927; Семён Проскаков, М. - Л., 1928. Критические статьи печатались в «Красной нови», «Печати и революции», «Лефе», «Новом лефе», «Новом мире», «Октябре» и альманахе «Удар». Интересны воспоминания Асеева - «Октябрь на Дальнем» («Новый леф», № 8–9), 1927.

II. Брюсов В. Я., Вчера, сегодня и завтра русской поэзии, журн. «Печать и революция», № 7, 1922; Гусман Б., 100 поэтов, М., 1923; Родов С., В литературных боях, М., 1926; Селивановский А., «На литературном посту», № 2, 1927; Горбачёв, Г., Современная русская литература, Л., 1928.

Г. Лелевич

Литературная энциклопедия: В 11 т. - [М.], 1929-1939.