Биография

ВЕНЕВИТИНОВ Дмитрий Владимирович [1805—1827] — поэт. Из старинной и богатой дворянской семьи. Рос в атмосфере независимого, крупного московского барства. Получил хорошее домашнее образование. Слушал лекции в Московском университете. По сдаче университетских экзаменов поступил на службу в Архив коллегии иностранных дел. На почве увлечения философией Шеллинга стал вместе с кн. В. Ф. Одоевским во главе первого русского философского кружка «любомудров», к которому примыкали многие товарищи и сослуживцы Веневитинова (так называемые «архивные юноши»). Наряду с философией члены кружка занимались литературой, усматривая в ней наиболее верное средство к личному и национальному «самопознанию».Пушкин, по возвращении из ссылки [1826], сблизился с Веневитиновым, которому он приходился дальним родственником, и его друзьями — представителями московской «литературной аристократии», одинаково враждебной и охранительным тенденциям стародворянского классицизма и стремительному «романтизму» издателя «Московского телеграфа», «купца» Полевого. При ближайшем участии Пушкина Веневитиновым и его друзьями начал издаваться с 1827 журнал «Московский вестник», в основу которого была положена написанная в духе «любомудрия» программная статья Веневитинова — «Несколько мыслей в план журнала». Ранняя смерть Веневитинова помешала ему развернуть свои блестящие дарования. Литературное наследие его невелико: около сорока оригинальных и переводных стихотворений, несколько лирико-философских отрывков в прозе, набросок романа, три-четыре критических статьи (среди последних статья о 1-й главе «Евгения Онегина» была высоко оценена самимПушкиным).

В своих теоретических высказываниях Веневитинов — убеждённый проповедник изучения немецкой литературы, в частности Гёте, противопоставляемого им «условным оковам и невежественной самоуверенности французов», и первый в России теоретик «философского романтизма». Однако воплотить эти начала в своём поэтическом творчестве Веневитинову удалось в слабой степени: полного расцвета на русской почве они достигают значительно позднее в философской лирике Тютчева. Культ дружбы, страстной любви, поэзии и поэта, противопоставляемого «толпе бездушной и пустой», — таковы наиболее типичные мотивы стихов Веневитинова, по своим чисто стиховым качествам весьма примечательных для двадцатилетнего поэта, но в общем не выделяющих его из общего русла поэзии 20-х гг. Не остался Веневитинов чужд и вольнолюбивым тенденциям эпохи декабристов в окраске зачаточного славянофильства (стихотворение «Новгород»), однако они также не получили в его творчестве значительного развития. Обстоятельства личной жизни — безнадёжная влюблённость, обаяние, которое оказывал он на своих друзей писателей, безвременная смерть — всё это окружило его особым романтическим ореолом, сделало живой легендой русской литературы. Этому, а также тем обещаниям, которые подавал высокоодарённый юноша, больше чем осуществлениям, обязан он широкой известностью, какою пользовались его имя и его поэзия.

Библиография: I. Полн. собр. сочин., под ред. Пятковского, СПБ., 1862 (лучшее из имеющихся изданий). Неизданные стихи Веневитинова опубликованы в газ. «День», СПБ., 1913 (приложение к № 219) и журн. «Солнце России», № 26/177, СПБ., 1913 и «Русская старина», апрель, СПБ., 1914.

II. Кошелев А. И., Литературные записки, Берлин, 1884; Барсуков Н., Жизнь и труды Погодина, СПБ., 1888—1899 (см. по указателю при последнем XXII т.); Пятковский А. П., Кн. Одоевский и Веневитинов, 3-е изд., СПБ., 1901; Бобров Е., Литература и просвещение в России XIX в., т. I, Казань, 1901; Котляревский Н., Старинные портреты, СПБ., 1907; Бобров Е., Философия в России, сб. II и Известия отделения русск. яз. и словесн., т. XV, кн. 1, СПБ., 1910; Сакулин П. Н., Из истории русского идеализма, кн. В. Ф. Одоевский, т. I, M., 1913; Шпицер С., Материалы для биографии Веневитинова, «Голос минувшего», № 1, 1914; Оксман Ю., Цензурные материалы о Веневитинове, «Литературный музеум», I, П., 1921; Стратен В. В., Веневитинов и «Московский вестник», Известия отделения русск. яз. и словесн. Р. А. Н., т. XXIX, Л., 1924.

Д. Благой

Литературная энциклопедия: В 11 т. — [М.], 1929—1939.

Дмитрий Владимирович Веневитинов прожил короткую, стремительную жизнь. Для воспитания будущего поэта были приглашены лучшие учителя, раскрывшие перед ним ясный, гармоничный, величественный мир античности и тайны древних языков. Знал Веневитинов и современные европейские языки: французский, немецкий, английский, итальянский. Отечественную словесность ему преподавал А. Ф. Мерзляков - известный в то время теоретик, критик и поэт, автор песни «Среди долины ровныя...». Музыку - композитор и пианист Геништа. Живопись - художник Лаперш... То, чего не успели или не смогли дать Веневитинову учителя, восполнило самообразование: с семнадцати лет он посещал в качестве вольнослушателя лекции в Московском университете.

Полнота знания о культуре минувшего стала почвой для самостоятельного творчества; к 1824 году, когда Веневитинов поступил на службу в Московский архив Коллегии иностранных дел и вошёл в круг «архивных юношей» (выражение Пушкина), он уже был автором нескольких стихотворений, по преимуществу вольно перелагавших античных и новоевропейских авторов.

В его ранних стихах запечатлён путь, обычный для начинающего поэта тех лет. От дружеских посланий («К друзьям», «К друзьям на Новый год»), пронизанных привычными мотивами «служения муз», поклонения свободе и радости, «занятий сладостных и мирных», он легко переходит к поэме «Песнь Кольмы» (1824), скроенной по образцу шотландских «Поэм Оссиана» (автором их был гениальный мистификатор XVIII века Дж. Макферсон). Рядом с шотландским эпосом - и русская старина («Евпраксия»), и кристаллически-строгая западноевропейская форма сонета...

Ко времени создания «Сонетов» (1825) окончательно сложился неповторимый литературный мир поэта Дмитрия Веневитинова. Это мир, где слово освобождено от груза конкретности, а события жизни действительной перенесены в пространство человеческой мысли. Элегический словарь, достаточно традиционный, преобразуется, наполняясь философским смыслом.

Веневитинов создаёт и несколько оригинальных философских сочинений в прозе, среди которых выделяется диалог «Анаксагор», где по воле автора собеседниками оказываются жившие в разные эпохи древнегреческие философы Анаксагор и Платон. Молодому поэту неважно, когда жили «настоящие» Платон и Анаксагор и могли ли они обмениваться суждениями. Главное, что оба они любили мудрость больше всех земных наслаждений и что в седой древности их волновал тот же вопрос о возможности торжества гармонического «золотого века», который в XIX столетии занимает и любомудра Веневитинова.

К 1823 году в Москве образовался кружок любителей мудрости - любомудров, куда, помимо Веневитинова, вошли прозаик В. Ф. Одоевский, критик И. В. Киреевский, литераторы Н. М. Рожалин и А. И. Кошелев; примыкали к кружку прозаик и историк М. П. Погодин, поэт и филолог С. П. Шевырев. Эти молодые тогда писатели бросили вызов философским вкусам эпохи. Они обратили свой умственный взор на труды мыслителей «Германии туманной» - Шеллинга, Фихте, отчасти Канта. Формально кружок распался в 1825 году, но духовное единство продолжало ещё какое-то время сохраняться.

На краткое время с любомудрами сблизился Пушкин. Он создал стихотворение «Три ключа», явственно перекликающееся своими размышлениями о трёх эпохах человеческой жизни с веневитиновскими «Три розы» (1826), «Три участи» (1826 или 1827). Пушкин даже стал инициатором издания журнала любомудров «Московский вестник» (Веневитинов автор его программы). Но «поэту действительности» была чужда некоторая умозрительность, свойственная Веневитинову, который так обращался «К любителю музыки» (1826 или 1827):

Когда б ты знал, что эти звуки, 
Когда бы тайный их язык 
Ты чувством пламенным проник, - 
...Тогда б ты не желал блеснуть 
Личиной страсти принужденной, 
Но ты б в углу, уединенный, 
Таил вселюбящую грудь. 
Ты б тайно слёзы проливал 
И к ним горячие объятья, 
Как друг вселенной, простирал. 

Всё характерно в этом стихотворении. И желание не просто переживать строй музыки, но знать её «тайный язык». И стилизованное под «немецкий синтаксис» строение фразы: «в углу... Таил вселюбящую грудь». И выражение «друг вселенной», гораздо более «туманное» и романтически всеобщее, чем пришедшее в русский культурный обиход из Франции «друг человечества»... Ведь даже драматическое чувство безответной любви к княгине Зинаиде Волконской - хозяйке одного из лучших литературных салонов Москвы, - становясь темой лирики, обретало у Веневитинова возвышенное и философическое звучание («Элегия», «К моему перстню», оба - 1826 или 1827).

На зыбком фундаменте этого очень выразительного сочетания драматизма ощущений и ясности мысли покоится веневитиновское представление о роли художника в мире, о его небесном призвании и положении в земном обществе. Не случайно поэт, блистательно переведший фрагмент «Фауста» И.-В. Гете, выбрал для вольного перевода и две другие сцены гениального немецкого писателя, ставшие одним из лучших поэтических его переложений. Первая сцена - «Земная участь художника» (1826 или 1827) - показывает утро из жизни прекрасного живописца, вынужденного ради пропитания писать портрет «толстой, дурной собою кокетки» и лишь урывками между заказными работами имеющего возможность трудиться над изображением Венеры-Урании. Муза утешает отчаявшегося мастера: «Тебя живой восторг, художник, награждает. ...И честью ты богат, хотя ты и не знатен». Знакомые по литературе романтизма конфликты гения и толпы, праведности и богатства, творчества и хлеба насущного. Здесь они обретают завершённое, классически точное воплощение. Но вот проходят годы и годы, и разворачиваются события, показанные в сцене «Апофеоза Художника». Юный ученик копирует в галерее картину, когда вносят сюда купленное на деньги князя-мецената полотно, изображающее Венеру-Уранию. «Потолок открывается. Муза, держа художника за руку, является на облаке». Но великий живописец при этом почему-то не радуется; напротив, он с горечью вопрошает:

Пусть славят все мои творенья! 
Но в жизни славу знал ли я? 
Скажи, небесная моя, 
Что мне теперь за утешенье, 
Что златом платят за меня? 

И, разрушая романтический стереотип, взывает к Музе, «указывая на ученика»: «Венок ему на небе уготовь, Но здесь подай сосуд очарованья, Без яда, слёз, без примеси страданья!»

Сам Веневитинов не знал бедности, не был обойдён славой, но жизнь внесла в эти его строки очень личный и непоправимо трагический подтекст.

При въезде в Петербург поэт, и без того не отличавшийся здоровьем, был по недоразумению арестован, допрошен и день-два продержан на сырой гауптвахте. В дальнейшем он, при всей увлечённости новой службой в Азиатском департаменте, страдал от гнилого северного климата. Зимой 1827 года он простудился; болезнь остановить не удалось, и вскоре врач предупредил собравшихся в квартире больного друзей, что жить Веневитинову осталось несколько часов. Сообщить ему страшную весть выпало А. С. Хомякову. Хомяков подошёл к умирающему и надел ему на палец перстень, подаренный Волконской, который поэт поклялся надеть или в день свадьбы, или в день смерти...

Из жизни ушёл двадцатидвухлетний юноша, прекрасный собою, подававший надежды, заявивший о себе на самых разных поприщах. Элегические формулы его поэзии наполнились вдруг зловещим смыслом прорицанья: «Сбылись пророчества поэта, И друг в слезах с началом лета Его могилу посетил. Как знал он жизнь! как мало жил!» Смысл этот был «закреплён» многочисленными эпитафиями и стихотворными откликами на смерть поэта (Дельвиг и Туманский, Хомяков и 3. Волконская, Лермонтов иКольцов...). Так родилась и окончательно оформилась легенда о гениальном юноше-певце Дмитрии Веневитинове, легенда, которая стала не менее значимым фактом истории русской культуры, нежели его замечательные стихи.